Мед и Веды

Тезисы к истории плюшевых медведей

Элина Войцеховская

 

 

Животные делятся на а) принадлежащих Императору, б) набальзамированных, в) прирученных, г) сосунков, д) сирен, е) сказочных, ж) отдельных  собак, з) включенных в эту классификацию, и) бегающих как сумасшедшие, к) бесчисленных, л) нарисованных тончайшей кистью из верблюжьей шерсти, м) прочих, н) разбивших цветочную вазу, о) похожих издали на  мух.

Борхес[1]

 

 

Ходить бывает склизко

По камешкам иным,

Итак, о том, что близко,

Мы лучше умолчим.

А.К. Толстой[2]

 

 

МЕДВЕДЬ м. на юге ведмедь (т. е. медолюб), славянск. мечк. На Руси их два вида: белый, ледовитый, ошкуй, Ursus maritimus, и бурый, U. fuscus; этому дано много бранных и почетных кличек

Толковый словарь живого великорусского языка В. Даля

 

 

Teddy bear, teddy bear, look around,

Teddy bear, teddy bear, touch the ground,

Teddy bear, teddy bear, switch off the light,

Teddy bear, teddy bear, say good night!

Детская песня

 

 

-1. Архео-футурологическое вступление.

 

Когда цивилизация умрет, и жалкие следы ее будут доступны для наблюдения только в специально отгороженных местах, когда архео-инженеры научатся считывать с искореженных кусков древного пластика буквы и даже изображения, многое прояснится. Если же знаки не будут расшифрованы – зачем приписывать примитивным пращурам несуществующие тайны? – то картина станет почти очевидной: римская эпоха в истории сменилась медвежьей. Перелом наступил , когда Рим был захвачен так называемыми варварами – народами с востока, победные крики которых: «Bar, bar!» или «Bär, bär!» (в зависимости от диалекта) то и означали: «Медведь! Грядет эпоха Медведя».

Рим пал, Медведь воцарился. Медвежья эпоха, она же арктическая (от греческого «арктос» - медведь) была несравнимо примитивнее римской, что доказывается хотя бы скудостью захоронений. Но даже эпохи упадка знают свой локальный расцвет, который, в данном случае, хронологически совпал с профанизацией роли Медведя и пришелся на конец второго тысячелетия его царствования. Безусловное доказательство тому – удельный вес специфических тряпичных идолов, так называемых Teddy Bear, в раскопках периода арктопсевдолита. Сохранность идолов оставляет желать лучшего, но все-таки в них без труда угадываются медвежьи телесные контуры. Лудическая гипотеза исключается тем простым фактом, что медведи-идолы нередко обнаруживаются в помещениях, явно не предназначeнных для детей и отличавшихся, по меркам того убогого периода, относительной роскошью. Таким образом, сакральное происхождение названных предметов не вызывает ни малейшего сомнения. Здесь предполагается закрывающая кавычка

 

 

0. Автобиографическое вступление

 

Все дети, рожденные в XX веке, вне зависимости от рас и конфессий, делятся на два вида: тех, кто таскает всюду за собой видавшего виды плюшевого медведя, и тех, кто нет. Масс-медиа культивируют первый тип – так проще. Трогательное дитя произвольного пола плетется за равнодушным взрослым по бесконечному асфальтовому полю и волочет за собой любимого медведя. Кадр меняется: дитя, наконец в кровати, горячо шепчет в плюшевое ухо наперсника-психоаналитика свои беды и тайны.

Автор настоящих заметок (не без сожаления, пожалуй) должен признать, что принадлежит ко второму типу, урсоиндифферентному. Какой-то медведь в детстве имелся, но предназначение его осталось непонятным – на редкость нефункциональная, нединамичная игрушка, плохо сочетающаяся с куклами, конструкторами, мячами. Отсюда, между делом, выводим ревнивый, авторитарный, едва ли не ультрамонархистский нрав плюшевых медведей. Но вернемся к бедному авторскому детству. В нем был еще один медведь – второй и последний, книгопечатный. И, заодно, первая прочитанная самостоятельно книга. Увы, вспомнить название не удается: социальные и прочие бури напустили туману даже над не самым отдаленным прошлым, к тому же книга была не по-русски. Сюжет, меж тем, запомнился хорошо: дети сшили медведя из каких-то тряпичных обрывков, потом этот медведь Франкенштейна ожил и сделался авторитетом, едва ли не всеобщим гуру. Из прочтенного автор (или, в данном случае, читатель) вынес на всю жизнь целую серию ложных выводов: а) шитье – занятие куда более замысловатое, чем чтение; читать в четыре года уже можно, шить – увы; б) даже если бы читатель умел шить, вряд ли бы он занялся шитьем именно медведя, это значит, что в) читатель (т.е. будущий автор) ничего не смыслит в прелести и необходимости медведей, но так же и то, что г) настоящим запискам суждено обрести вполне независимый и, стало быть, объективный характер, а тут уж недалеко до высокого теоретизирования. Задача осложняется и облегчается тем фактом, что ссылки на предшествующие теоретические изыскания искать бесполезно, ибо уровень исследований на занимающую нас сегодня тему не воспаряет выше вывесок игрушечных магазинов. И хотелось бы пополемизировать с кем-нибудь, да, кажется, не с кем. Ну что же, вперед, не на целину даже, а в дремучий лес.

 

 

 

1. Подарок небес

 

Молодые нации должны обладать изрядной мерой забытья или невежества – в этом секрет и необходимое условие их успеха. А еще в умении жить концентрированно. Сто лет для молодой нации – огромный срок. Происходившее сто лет тому успело стать седой древностью и обрасти легендами. Самые выигрышные легенды – с участием правителей, как бы их ни звали: царями ли, тиранами или президентами. Есть легенды – есть великая империя.

Итак, случилось однажды правителю тех земель охотиться в отдаленной провинции, имя коей Миссисипи. Охота выдалась малоуспешной: дикие звери почему-то не спешили под царственный прицел. Наконец, наперсники и приспешники, изловив где-то медведя, привязали его к дереву и предложили правителю застрелить зверя, компенсировав тем самым неудачный день. Правитель, к чести его, стрелять оказался.

На следующий день, 16 ноября 1902 года, газета «Вашингтон Пост» вышла с политической карикатурой. Рисунок изображал президента Теодора Рузвельта, отказывающегося стрелять в маленького беззащитного медвежонка. На этом достоверные факты заканчиваются, дальше – легенда.

По одним сведениям медведь был маленьким и беззащитным. По другим – вполне себе взрослым зверем, и первоначальный вариант карикатуры изображал взрослого медведя, но в последующих редакциях медведь становился все меньше и симпатичнее. С идеей взрослого зверя прекрасно коррелирует еще одна подробность или, если угодно, апокриф: президент отказался убивать, но не отказался от идеи убийства; он сказал, что застрелить медведя все-таки следует, из жалости. Если медведь был маленьким, то вряд ли были основания его убивать: медвежонок – забавный и, до некоторого возраста, безопасный зверь. Его можно было бы сдать, например, в зоопарк. Если же его понадобилось убивать из жалости, значит, это был взрослый, потрепанный зверь, не подходящий для зоопарка по эстетическим причинам, и слишком слабый, чтобы выжить в дикой природе. Как бы то ни было, теперь тот медведь давно мертв, а был ли он в момент встречи с президентом маленьким или большим, теперь, пожалуй, можно выяснить только на спиритическом сеансе.

Из жалости можно не стрелять, а можно и стрелять – противоречие тут, безусловно, есть, но не самое большое и неожиданное из тех, что встречаются в дебрях Миссисипи и прикладной философии. Интереснее здесь другое – царское ритуальное нежелание пятнать руки: охота – дело царское, убийство – нет.

Отметим греческое, с византийской имперской доминантой, имя президента, Theodore – подарок небес, и забавную русскую рифму: «дедя Федя съел медведя». Причем, в этом смешливом контексте дядя Федя предстает почему-то круглым идиотом, хотя а) медвежье мясо вполне съедобно, и б) медведь – опасный хищник, а охотник, одолевший его – храбрец и герой. Американский дядя Федя с его медведем ничуть не смешон, несмотря даже на упомянутую выше карикатуру.

Карикатуру видели многие, заприметили ее и производители мягких игрушек. Здесь вступают в игру сразу два американских закона (читай: закона молодой цивилизации) – во-первых, немедленная коммерческая реакция на события и, во-вторых, опрощение, отбрасывание лишних смыслов. Из несчастного живого медведя получается милая уютная игрушка, византийское императорское имя сменяется простеньким и округлым как обруч серсо именем пустоголового мальчика из хорошей семьи.

Предприимчивого кукольника, ответственного за метаморфозу, звали Морис Мичтом, он придумал имя игрушке, а его собственное имя теперь практически забыто. Основанная им фирма с характерным, очень младо-американским названием «Ideal Novelty and Toy Company» существовала под разными названиями до 1982 года, пока ее не поглотила более крупная фирма, которая впоследствии закрылась.

 

 

2. Служба и власть

 

Фирменная легенда-близнец, не посягая на уменьшительно-ласкательное от Теодора, всерьез претендует на приоритет, и основания для этого, как мы вскоре убедимся, имеет самые серьезные.

Здесь напрашивается небольшое отступление в связи вот с чем: всякое сверхпопулярное явление требует анализа если не на уровне случайности/закономерности (тут сложно остаться в ладу с позитивизмом), то хотя бы на уровне дескриптивно-историческом: существовали ли раньше аналогичные явления, где их истоки, в чем причины ренессанса и т.п. Как бы то ни было, уже само существование параллельной истории – знак того, что иначе и быть не могло: медведь должен был явиться именно тогда, когда явился: «в прохладной детской молодого века»[3]. Ответить же на вышепоставленные вопросы попытаемся, разбирая вторую легенду происхождения плюшевых медведей. Хотя о каком, собственно, происхождении может идти речь?

Детские игрушки если и моложе мира, то не намного. На этом фоне уверения в том, что игрушечному медведю всего-то сто лет, выглядят, мягко говоря, наивными. Медведи водятся повсюду, ареал их обитания огромен, а раньше, в прежние века, – был еще шире. Детские игрушки довольно точно воспроизводят материальный мир, и игрушечных медведей не могло не существовать. Вышеупомянутое американское умение начать с нуля, граничащее с нагловатым забытьем, вряд ли способно разрешить противоречие, поэтому самое время обратиться к немецкой версии мягко-медвежьей экспансии.

Примерно в то же время, когда президент Рузвельт развлекался в Миссисипи, простое немецкое семейство Штайф тоже развлекалось, как могло. В 1880 году Маргарете Штайф, с детства прикованная к инвалидному креслу, принялась, забавы ради, шить игрушечных зверей. Развлечение переросло в работу, работа – в фамильный бизнес, ибо к процветающему делу подключился брат Маргарете -- Фриц, а потом и его сын Рихард. Этот самый племянник Рихард, однажды в цирке, наблюдая как дрессированные медведи ходят на задних лапах, пришел к новой бизнес-идее.

Внимание, вот и искомая новизна: игрушечный медведь был поднят с четырех своих лап и, в буквальном смысле, поставлен на ноги, очеловечен и обрел телесные пропорции маленького ребенка.

В 1903 г большая партия свежесшитых медведей. прибывает в Соединенные Штаты, и оба генезиса сливаются в один, из коего следует, что имя свое Тeddy bear получил в Америке, а телесные формы – в Германии. Заметим, что название вполне вошло в немецкий язык, а в другие – не особенно. Т.е. само по себе словосочетание Teddy bear в переводе не нуждается, но, в негерманских языках не распространено.

Пресловутый диктат языка, пожалуй, готов уверить в доминанте американской составляющей: есть слово – есть явление. Каким бы примитивным, пошлым, дурацким ни казалось слово в момент своего появления, достаточно скоро наступает катарсис, слово очищается от порочащих связей, в том числе родственных, и существует само по себе, гордо обволакивая угодившее под его сень явление.

Таким образом, слово-название есть в некотором смысле форма, но в данном плюшевом случае получилось наоборот, ибо форма-то как раз немецкая. Имя существует немножко отдельно, а форма и сущность сливаются в одно, разделяясь в то же время надвое. Немецкий прямостоящий медведь задал канон, настолько универсальный, что никому не приходит в голову менять его на протяжении ста лет. Так и быть, согласимся с американцами: сто лет – это все-таки немало. Меняются материалы (от натуральной шерсти к поли- какому-нибудь пропилену и назад, в ретро), цвета, аксессуары. Медведь стоически переносит все это, даже бескозырки, даже бантики, но опускаться на четыре лапы не собирается.

Меж тем, фирма «Steiff», не в пример заокеанскому близнецу выдержав не только две мировые войны, но и китайскую пластиковую экспанцию, продолжает существовать и вполне процветает. Продукцию отличают высокое качество, такие же цены и характерная заклепка в ухе, к которой крепится фирменный ярлычок. На этой заклепке и на этом ярлычке следует остановиться подробнее. Именно на паре: кнопка и этикетка.

 

 

3. Немецкая марка

 

Так называемые «лейблы», выставляемые напоказ – всегда немножко геральдика для бедных. Где-то здесь следует искать истоки любви к «лейблам». Подробное изложение теории фирменных меток не укладывается в тему статьи. Идея же понятна и, собственно, уже изложена в первом предложении этого абзаца.

Здесь немало от традиционно упоминаемой бартовской идеи о силе и значимости детали[4]. Но в классическом варианте речь шла об элегантных деталях, доступных искушенному оку. В случаяе «лейблов» нет расчета ни на умение воспроизвести деталь, ни на то, что зритель сможет ее распознать. Деталь выставлена напоказ, на самое видное место, и снабжена, чтобы совсем уж не было сомнений, надписью.

Модель работает и в медвежьем случае. Но не без обычных медвежьих тонкостей. С одной стороны, «геральдичность» распространяется и на самого медведя и на его владельца, сразу видно, что оба – из хорошего дома. С другой стороны, это все-таки – метка, клеймо, очень уж напоминающее коровью серьгу, и, значит, символизирующее унижение, рабство. Таким образом, дублируются две ипостаси прямостоящего медведя: медведь величественный, гордо распрямившийся во весь рост, и медведь униженный, пляшущий под дудку скомороха.

По всем признакам медвежья метка должна была появиться в Соединенных Штатах, но этого, как видим, не случилось. Автор расписывается в собственном бессилии придумать другое объяснение, кроме того, что метки как общемирового явления было не избежать, так же как медвежьего нашествия.

 

 

4. Логика универсальности

 

Этот раздел, в сущности, лишний. Между делом, между полок игрушечных магазинов, в антикварной и псевдоантикварной пыли мы уже подобрали ответ на вопрос: «почему?» Почему именно медведь сделался не только главной детской игрушкой, но и символом эпохи, в некотором смысле? Ответ: потому, что все, какие есть, признаки можно применить к нему и со знаком плюс и со знаком минус. Он и травояден, он и плотояден. Он может съесть человека, и человек может съесть его – по рассказам, медвежье мясо не слишком вкусно, но вполне съедобно – редкость для хищных зверей. Он жесток и коварен, он пушист и податлив. В дикой природе у него практически нет врагов, а водится он повсюду, слегка меняя форму и окрас. Если цвет меняется радикально, это не к добру: самые опасные медведи – белые. Но и белые медведи – тоже медведи. В том и заключаются мистика и семиотический смысл медведя – это самый универсальный зверь, зверь вообще, сочетающий в себе множество, казалось бы, противоречивых звериных признаков.

Теперь понятно и особое отношение к медведю в России. Ибо русская национальная идея... – довольно, автора начинает заносить. Слово «медведь», как мы знаем, эвфемизм. Лиса хитра, но на эвфемизмы не заработала. Волк опасен, но очень уж прост, «мерзни-мерзни, волчий хвост». Медведь – это тот, кто знает, где мед, но не только это. К чести человека, он знает, что медведь знает. Такого богатого пласта народных сказок с участием медведя нет ни в одном из фольклоров мира, а о встающих за внешне незамысловатыми сюжетами смыслах и говорить не приходится. «Кто ел из моей миски?» - соперничество человека и медведя, точнее человека и дикой природы. «Не садись на пенек, не ешь пирожок» - начало бесконечной темы взаимоотношения девушек и медведей.

Мы пока что ничего не сказали о самом, быть может, удивительном свойстве медведя – зимней спячке.

 

 

5. Конец прекрасной эпохи?

 

Весна начинается, когда просыпается медведь. Просыпается он каждый год. Главный вопрос – что такое год – нам выяснить не удалось. Можно было бы предположить, что год в медвежьем контексте равен веку, но не все так просто – в последнее время сон медведя стал очень чутким, если не сказать, что медведя настигла бессонница. Надежда, во-первых, на то, что пробуждения естественны (медведь-шатун – угроза нескольким деревням), и что плюшевая симпатическая магия делает свое дело.

За последние три десятка лет ренессанс, кажется, не склонен затухать. Упомянем только самые показательные события.

 

-        Москва. Олимпийские игры 80 г. Эмблема – симпатичный медвежонок, творение художника Чижикова. Вывод первый: Россия, признав свою медвежью сущность, доказывает, что она не так уж страшна (и страна, и сущность). Вывод второй: запуск медвежонка в конце празднеств в воздух означает как окончательную сакрализацию Медведя (вознесение), так и носящееся в воздухе желание избавиться от медвежьей сущности и подвести черту под медвежьим веком. Но не тут-то было. Русская линия в медвежьей идее доминирует, как водится, но это не исключает зарубежного участия.

 

-        Великобритания, Соединенные Штаты и т.д. Музеи плюшевых медведей, один за другим открывающиеся в 80-90 годы. Ретро-стиль, гламур-стиль, многотысячные цены на особо роскошные модели подверждают серьезную медвежью репутацию 80-90х.

 

 

-        Весь мир, первое десятилетие XXI века. Двухметровые лубочно-расписные медведи, наводнившие города и веси многих стран. Форма штампованная, вполне тедди-беровская (канон жив!), художественные достоинства росписи сомнительны. Понятно одно: Teddy bear сильно подрос.

 

-        Соединенные Штаты, потом Россия. Пресловутый «превед». Современному читателю вряд ли нужно объяснять значение великого слова. Но для потомков-археологов, крутящих в мутантных пальцах Intel-Inside, поясним. Нарочито корявая американская картинка, на которой слева -- расслабляющаяся на природе парочка, а справа -- медведь в приветственном жесте, с лапами, поднятыми вверх, и словом «Surprise», вырывающимся из пасти. Сюрприз превратился в «превед», медведь – в медведа. Действительно, иллюзий нет, какой уж тут мягкий знак. Перед нами мелькают зияющие высоты языка «падонкафф», но мы, собственно, взялись рассуждать о вещном мире и вынуждены прекратить филологические демарши. Вернемся к картинке. О, всех смыслов не перечесть.Явление медведя, скорее всего, должно прервать развлечение застигнутой врасплох парочки. С другой стороны, если нужно призвать медведя, то без некоторых телодвижений тут, пожалуй, не обойтись.

 

 

-        На фоне всего вышеперечисленного адепты, жрецы даже, медвежьего культа испытывают почему-то трепет. Москва. 29 февраля 2008 года, группа студентов устраивает «арт-акцию» под лозунгом «Е*ись за наследника медвежонка!»[5] Другие лозунги: «Да здравствует медведь, наследник праславянского медведя!», «Медведи скоро все вымрут! Мы должны поддержать медведей! Мы передадим им энергию наших тел! Медведь - тотемное животное древних славян! Мы должны совокупляться в поддержку медвежонка!». Что они и делали вполне успешно, под прямостоящим чучелом медведя, воспроизводя тем самым мизансцену известной картинки «Превед». Довольно, пора выбираться из узости перечислений на просторы общего текста.

 

Откуда это в современной России? Зачем нынешней молодежи, с ее электронными прибамбасами и киберпанком, первозданный дремучий медведь? Они и видели-то его разве что в цирке/зоопарке да в виде Teddy bear’ов. Собственно, вопрос можно и не задавать и, соответственно, можно на него и не отвечать – про архетипы всякому известно. Про обряды плодородия тоже. Но вот опять, сквозь частокол общих мест, продираются обрывки настоящих тайн. Медведь, даже скажем прямо, Медвед как-то одномоментно превратился в беззащитного медвежонка.

Так что же, эпоха подходит к концу? Чуткие молодые люди, начитавшиеся всего, что нужно, и открывшие какие нужно младославянские чакры и какие не нужно телесные подробности, чувствуют в воздухе движения, которые недоступны обывателю? Вряд ли любвеобильные участники акции способны ответить на эти вопросы. Но, позвольте, что-то в этом роде мы уже не так давно читали. Медвежонок, угрожающая опасность... От руки, между прочим, правителя. Но все закончилось относительно мирно, появлением новой – или старой – игрушки.

Игра начинается тогда, когда кончается миф. Миф никогда не кончается, даже если ему приходится мимикрировать под игру.