Попкорн, широкоэкранные границы ритуала

 

Элина Войцеховская

 

 

 

Я был в Мексике, взбирался на пирамиды.

Безупречные геометрические громады

рассыпаны там и сям на Тегуантепекском перешейке.

Хочется верить, что их воздвигли космические пришельцы,

ибо обычно такие вещи делаются рабами.

И перешеек усеян каменными грибами[1].

Бродский

 

 

Самые живучие ритуалы необъяснимы, самые необъяснимые наиболее живучи. Всякому известно, что кино и попкорн идут об руку. Едва переступив порог кинотеатра, принято нестись в буфет и обзаводиться большим, очень большим или неприлично огромным ведерком попкорна. Почему так происходит, поедатели попкорна вряд ли задумываются. Те, кто презирает поедателей попкорна, тоже не очень задумываются. Ибо объект вряд ли достоин подробных штудий.

Попкорн, особенно в сочетании с незамысловатыми зрелищами, традиционно ассоциируется с тупостью, бездумным времяпровождением. Фактически поглощается воздух, пустота, причем через несколько каналов сразу, ибо жанры духовной и телесной пищи, гармонии ради, обязаны совпадать. Попкорн подходит не к любому фильму, не любой фильм подходит к попкорну. В защите и рекламе попкорн не нуждается, в осмыслении, пожалуй, да. Потому что нелюбви желательно предпосылать анализ. Ответ на вопрос, хорош ли обычай объедаться попкорном, плох ли, известен заранее: и да, и нет. Поэтому поставим вопрос жестче: каков смысл явления, его культурологическая подоплека?

Как всегда в подобных случаях вокруг точки неизвестности полезно начертать нечто, по форме напоминающее ключ, а замочная скважина, да и дверь заодно, сыщутся непременно. Итак, ищем колечко – то, что окружает явление: связи в современном мире, и, собственно, стерженек-бородку, устремляющийся пока в дремучее никуда: истоки явления, его история и праистория.

Со второй частью вопроса трудностей, казалось бы, возникнуть не должно. Во всех источниках, от академических изданий[2] до апологетических сайтов производителей, пишут примерно одно и то же: у колыбели попкорна как попкультуры стояли три феи: Нищета, Дешевизна, Страсть к развлечениям. При желании количество фей можно свести к двум или даже к единой универсальной утехе черни «Хлеба и зрелищ!»

Во времена Великой Депрессии попкорн остался единственным доступным лакомством, синематограф – единственным доступным развлечением. Обанкротились все, кроме торговцев попкорном и владельцев кинотеатров. Первоначально торговцы обретались со своими тележками у входов кинотеатров. Потом их стали пускать внутрь. А потом перестали: владельцы кинотеатров сообразили, что ни к чему делиться прибылью, которая сама идет в руки.

Идея продавать попкорн в кинотеатрах нередко связывается с именем Сэмюэла Рубина (1918-2004). Этот гениальный торговец начал карьеру в семилетнем возрасте с продажи конфет и торговал до самой смерти. Продажа попкорна - исключительно доходное занятие. Доходы превышают расходы примерно во столько же раз, во сколько объем готового зерна превышает объем сырого: прибыль составляет 2500%![3] Меж тем, реклама рекламой, но у покупателей остается свободный выбор.

Великая депрессия давно миновала. Даже человек с относительно низкими доходами может позволить себе, в принципе, любую еду. Почему именно попкорн сделался символом snack’а, безнадежно популярным и возлюбленным? Ведь есть орешки, конфетки, чипсы, крекеры, мороженое? Некоторые физические свойства, безусловно, способствуют. Например, отсутствие шелухи, крошек и жирных пятен. Кроме того, попкорн – относительно диетичный продукт: если не готовить его в кипящем масле, то содержание жира минимально. И, наконец, попкорн существует в соленом и сладком варианте, на любой вкус. Попкорн настолько нейтрален, что, кажется, его и нет вовсе, что торговля происходит больше воздухом, упрятанным в микроскопических кукурузных пузырьках, чем самой кукурузой.

Здесь самое время уточнить определения. «Corn» – это любые зерна, но в Соединенных Штатах слово употребляется чаще всего по отношению к кукурузе. «Pop» - не сокращение от «популярный», как можно было бы предположить по аналогии с попмузыкой, а ономатопея (звукоподражание), вдохновленная взрывом кукурузного зерна. В этом месте придется признать, что связь попкорна и поп-музыки все-таки существует, а заодно отвесить реверанс русскому языку, потому что словосочетание «воздушная кукуруза» приятнее для уха, чем «попкорн», а когда, в советское время, оно ассоциировалось исключительно с популярнейшей пьесой Гершона Кингсли, то звучало и вовсе волшебно. Ранне-электронное стаккато упомянутого музыкального произведения уносило в недоступные дали и выси, и еще не было понятно, что у высей этих вполне имеются границы, уставленные красно-синими ведрами с попкорном. Продолжая русскую тему, заметим, что попкорн освоен постсоветским обществом на удивление быстро, и столь же быстро аттестован как атрибут пустоголовых. (Мы никак не можем рекомендовать просвещенному читателю тупой сайт «упячка», где тупые мульт-персонажи тупо ржут и тупо пожирают попкорн, но ссылку все-таки дадим[4].) Если за джинсами, допустим, за макдональдсами, стояла какая-никакая философия, то за попкорном никакой философии замечено не было. Тем самым, мы в очередной раз сформулировали raison d’être этой статьи.

Теперь придется слегка углубиться в физику процесса. Потому что, если бы не свойство кукурузных зерен взрываться, не было бы культуры попкорна и философии попкорна. Итак, почему разрывается кукурузное зерно? Да так, что объем увеличивается в десятки раз! Дело в том, что кукурузное зерно сочетает в себе два противоречивых физических свойства: сухость и влагу. Зерна должны быть подсушены, но не высушены. При нагревании жидкость, содержащаяся во влажной сердцевинке, закипает, и образовавшийся пар разрывает сухую водонепроницаемую кожицу, выворачивает зерно наизнанку и взбивает обильную пену, которая немедленно остывает, и больше форма зерна не меняется, если над ним не совершать новых насилий. Итак, зерна разрывает, в сущности, невидимая сила, но не опасная для человека и успешно управляемая. Между делом, экстраполируем: внутренне противоречивые вещи нередко оказываются внешне нейтральнее и проще поддаются контролю, чем вещи характерные, с ярко обозначенными свойствами. Но необходима, во-первых, упаковка, изоляция, отделение от внешней среды и, во-вторых, точная дозировка. Вернемся к нашим початкам.

При всей, казалось бы, стохастичности процесса, в нем есть завидная регулярность. Взрываться способна кукуруза только одного сорта: Zea mays averta. Готовый попкорн бывает двух и только форм: грибы (mushrooms) и бабочки (butterflies). Первые покруглее, вторые покудрявее. Зерна с одного и того же початка могут взрываться и грибами, и бабочками. Но выведены гибридные сорта (вежливый кивок ненавистникам и поклонникам генетически модифицированной кукурузы), которые взрываются только бабочками или только грибами. Таким образом, форма вполне демерминированна. Объем готовых зерен и процент взорвавшихся зависят от качества сырья. Невзорвавшиеся зерна называют старыми девами.

С физикой и химией на время покончим, потому что интересны нам не зерна, а, как бы то ни было, люди. Да еще немножко боги. В каждом кукурузном зерне живет божок, считали доколумбовы индейцы, и когда зерно нагревают, он сердится, от его-то бурного недовольства и происходит взрыв. Такому количеству богов вряд ли нашлось бы место во вчерашнем пантеоне, а вот в сегодняшнем – вполне, ибо мир, прошедший через катарсис Кастанеды и Кроули, становится терпимее к древней мудрости.

Анализ показывает, что самым старым, из обнаруженных археологами, зернам попкорна больше пяти тысяч лет. Кукурузным зернам (невзорванным), найденным в раскопках под городом Мехико – страшно вообразить – десятки тысяч лет. Последний факт выглядит тем более интересным, что город Мехико (Теночтитлан), как известно, выстроен на искусственном острове поверх озера Техкоко. Произошло это, по оценкам археологов, примерно, в 1325 году н.э. Это значит, что кукурузные зерна были обнаружены под озером. Стало быть, имеем дело с чередованием слоев влаги и сухости, жизни и смерти, с многослойностью: озеро было в этом месте не всегда, а возникло поверх прежнего поселения, по причинам, о которых остается догадываться, не исключен взрыв.

Если бы не этот, глубоко доколумбов слой, который сам по себе многослоен, наша задача была бы очевиднее и скучнее. Хотя, быть может, и сложнее: порассуждать про тупых американцев способен всякий дурак, и пришлось бы, совсем как кукурузное зерно, лезть из кожи вон, чтобы раздуться во что-то ощутимо-объемное, пусть и довольно легковесное. Индейская же праистория попкорна немедленно выталкивает автора на плодородные просторы сравнительной культурологии.

Когда сталкиваются две цивилизации – цивилизация победителей и цивилизация побежденных – конечный итог может быть гармоничным, а, может, и не очень. В гармоничном случае новорожденная цивилизация сочетает в себе лучшие свойства обоих родителей: пусть один из них и был некогда насильником, но он раскаялся и исполнен чувств. В качестве примера можно привести Мексику. (Здесь автор позволяет себе дать ссылку на собственные путевые записки[5].) Во втором случае побежденная цивилизация полностью подавляется, если не уничтожается. Пример очевиден: Соединенные Штаты. Не все, разумеется, так просто: на территории Соединенных Штатов не было никаких пирамид и рушить, собственно, было нечего: индейские племена были гораздо примитивнее, чем в Мексике. История взаимоотношения с индейцами записана в приключенческих романах, вроде романов Фенимора Купера. Вспоминать такую историю стыдно и не хочется.

Молодая цивилизация всегда обречена на буридановы муки между стариной и новизной. С одной стороны, хочется создать что-то свое, новое, объявить его уникальным и значительным вкладом в мировую культуру. С другой стороны, необходима верификация этой самой мировой культурой, нужны доказательства (прежде всего для самого себя): действительно ли хорошо то, что сейчас сделано, выдерживает ли оно сравнение с прошлым и выдержит ли испытание будущим.

В случае с попкорном принято половинчатое решение. Факт изобретения попкорна несколько раньше, чем в XIX, допустим, веке, не замалчивается, но эстетика избрана младоамериканская: технологизированное производство, знаменитые красно-сине-белые картонные ведра. Это несколько ломает стандартную модель поведения державы, претендующей на господство. Лозунги молодой наглой цивилизации, примерно, таковы: «все лучшее от нас, все изобретено нами, мы светоч и символ прогресса». Для примера достаточно вспомнить Teddy Bear, вечного плюшевого медвежонка, который, во-первых, изобретен в Соединенных Штатах всего сто лет назад, во-вторых, унаследовал имя от президента Теодора Рузвельта и, значит, плотно вписан в младоамериканскую легенду[6] .

Посягательства на индейский патент отсутствуют, думается, потому, что в этом случае география побеждает историю: попкорн есть изобретение американское, и с этим не поспоришь. Картонные ведра в форме перевернутых пирамид, с индейскими квадратненькими орнаментами, с изображениями божков, меньше колибри, с проклятиями вырывающихся из взрывающихся зерен – этим можно было бы потешить эстетов и хиппи. Если же попытаться взглянуть на ситуацию изнутри, с точки зрения нации, для которой сто лет – огромный срок, то красно-сине-белые картонные ведра вполне успели стать классикой, столетние попкорновые машины, преисполненные жестяной антикварной прелести, стоят в музеях[7].

Кстати, мы ничего пока не сказали о способах приготовления попкорна. Тема должна бы быть изложена в том месте, где шла речь о физике процесса, с которой, как будто, мы разобрались. Но способы приготовления попкорна зависят от эпохи, поэтому будем говорить об этом именно здесь.

Древние индейцы, разумеется, обходились без ныне антикварных машин, они готовили свой попкорн на жаровнях или в золе. Колонисты, в XVII веке, изобрели нечто вроде механической попкорн-машины: к цилиндру из тонкой жести приделывалась рукоятка, что обеспечивало равномерность разогрева. Первая относительно современная попкорн-машина появилась около 1885 года. Аппарат был негромоздким и довольно быстро вышел на улицы, украшаясь, для привлечения покупателей, лепными розовощекими ангелами и клоунами. Новая революция связана с появлением домашних микроволновых печек и, одновременно, телевизоров и видеозаписи. Толпы в кинотеатрах при этом поредели, но вовсе не исчезли, так же как и буфеты с попкорном.

И, наконец, самый простой, самый современный способ. Говорят, и даже показывают в любительских роликах, что если на три-четыре кукурузных зерна подобающего сорта направить такое же количество мобильных телефонов и на все одновременно позвонить, то зерна благополучно взорвутся, и получится самый настоящий и самый настораживающий попкорн. Автору придется признаться, что в процессе подготовки статьи не пострадало ни одно кукурузное зерно, и вернуться к своим теоретическим выкладкам, гораздо более теоретическим, чем прежде. Попкорн, как мы видели – явление и новое, и старое одновременно. Попытаемся абстрактно порассуждать о новизне и старине.

 

 

* * *

 

Смысл нового – реконфигурация, смещение границ, заполнение пространства по-другому. Самый простой способ – придать единичному объекту простую форму, прямолинейность. Тогда заполнение пространства превращается в тривиальную задачу. Самый простой пример – строительный. В средние века строили из нерегулярных камней – таких, какими они выходили при грубой рубке в карьере. Потом появились камни, вырезанные по стандартному размеру, потом кирпичи (давнее изобретение, к котому Европа осторожно возвращалась, наращивая технологическую мощь) и бетон. Смысл всех этих усовершенствований видится не только в том, чтобы строить быстрее и дешевле, а и в том еще, чтобы достичь идеально гладкой и равномерной поверхности.

Это равномерность присутствовала в древних цивилизациях, в цивилизациях пирамид: идеально-ровные формы огромных сооружений, идеальная ровность цвета храмов и арен.

Европейская цивилизация доколумбовой эпохи – ни для кого, разумеется, не секрет, что открытие Америки оказало на Европу влияние не меньшее, чем на саму Америку – так вот, европейская цивилизация доколумбовой эпохи к равномерности стремилась, и даже частично, на самом мощном, ромейском своем примере, ее достигла. Рим строил из камня, но знал секрет бетона (Колизей – частично из бетона), тот самый секрет, который, после падения Империи, был утрачен на века, если не на тысячелетия.

Идея Соединенных Штатов как Нового Рима (не будем вычислять, какого по счету) настолько стала общим местом, что даже и ссылку можно бы не давать. Впрочем, дадим[8].

Но мы не можем себе позволить вдаваться в частности, не относящиеся к основной теме, поэтому вернемся к нашей глобализации и нашей кукурузе. Попутно отметим: борьба с генетически модифицированной сельскохозяйственной продукцией есть борьба с кукурузой, а, значит, борьба с Америкой.

Любая равномерность сама по себе противоречива, в природе она встречается только в нетривиальных к освоению стихиях: идеальная небесная, без единого облачка, голубизна, идеальная морская гладь. На суше подобная равномерность встречается разве что в пустынях. Но, во-первых, пустыни не столь гладки и однородны, как считают те, кто никогда не был в пустыне. Во-вторых, пустыни требуют не менее грамотного обращения, чем океаны и небеса.

Идея равномерности, или даже идея возможности достижения равномерности, овладела миром, надо думать, за несколько десятилетий до открытия Америки, когда стало понятно, что равномерность – океанская бесконечность в данном случае – поддается освоению, технически доступна.

Технически достижимая равномерность лежит в основе массового производства. Мы скажем: это скучно, примитивно, мы, эстеты, не любим такого? Как знать... Если бы эта статья писалась на машинке или от руки – в обоих случаях на бумаге – то она бы не писалась вообще: автор находится на расстоянии нескольких тысяч километров от издательского дома. Кстати, тут скрытое противорение, потому что бумага, даром что не европейский продукт, вполне соответствует идее равномерности. И неслучайно ее появление в Европе незадолго до открытия Америки. Именно равномерность, гладкость, качество бумаги породили возможность книгопечатания. Идея отпечатка, клише сама по себе вечна. Но прежде печати были штучным товаром, с появлением же бумаги стало целесообразым массовое производство печатей. Первые клише, когда текст страницы вырезался на доске целиком, еще хранил целостность, закругленность и узоры королевских печатей или монастырских манускриптов. Впоследствии доски рассыпались отдельными буквами, почерк исчез.

Равномерность прямо связана с воспроизводимостью: если сегодня ты умеешь произвести идеальную равномерность, то сумеешь сделать это и завтра, ибо в игре технология. Изящный завиток, штучный товар, требует вдохновения и твердой руки. Равномерность не требует ничего, кроме отработанной технологии. Не отмирает, остается существовать то, что поддается воспроизведению.

Далее, в основе любой равномерности лежит смесь, сочетание неоднородных ингредиентов, разного состава и даже цвета. То есть, равномерность – иллюзия, в которой человечество настолько боится разочароваться, что даже не пытается толком сформулировать ее идею.

С этой точки зрения попкорн, казалось бы, являет собой абсолютное исключение. Форма его нерегулярна и относительно непредсказуема: предугадать, как именно разорвется и деформируется кукурузное зерно, невозможно. Нет двух одинаковых попкорнин. При этом, размер и цвет все-таки находятся в строго определенных границах. Попкорн является корпускулой древней равномерности и, благодаря возможностям массовых технологий, прокладывет мост к новой равномерности.

Таким образом, Великая Депрессия сыграла свою роль, но дело не только в ней. В мире огромных бетонных поверхностей, в мире двухсотэтажных зданий из стекла и металла, в мире идеально смешанных цветов, попкорн не мог не оказаться в центре рынка хлеба и зрелищ. Заняв же свое место, попкорн принялся инспирировать явления и продукты, которые бы без него совершенно очевидно не возникли. Приведем некоторые примеры.

Если бы кукуруза не взрывалась сама по себе, никому не пришло бы в голову взрывать рис или пшеницу. Они не должны взрываться, но взрываются как миленькие. Символ современной еды – не гамбургеры даже, не французский жареный картофель, а круглые рисовые крекеры: нечто, вырванное из природы, вопреки естеству и логике, но совершенно соответствующее идее правильности и одинаковости. Спрессованные в идеальные кругляши зерна теряют последние остатки индивидуальности. Еще один пример. По всей видимости, попкорн вдохновил идею пенопласта: дутых шариков разного размера, спрессованных вместе, чтобы дополнять до идеального параллеллепипеда нетривиальную форму крупного хрупкого предмета. Кстати, отметим, что были попытки использовать попкорн в качестве упаковочного материала. Идея не сработала из-за запаха, вредителей и прочих тому-подобных свойств, т.е. из-за атавизмов естественности. Попкорн остался и утвердился в своей пищевой роли.

Мы живем в эпоху постмодернизма. Гладкие ровные поверхности успели наскучить. Мир жаждет нерегулярности. Попкорн идеален и в этом смысле: как сказано, нет двух одинаковых зерен, переходы цвета, изгибы и изломы линий – все неповторимо. Кино – еще один образец того, что равномерность может наскучить: идеально белое и идеально большое полотно никому не нужно, если на него не направить волшебный фонарь.