На чужой заупокойной тризне...
Avant, après, какая скука...
Венеция
Распорядок жизни поднебесной...
Вечерняя музыка
Геттинген
Сколько страсти, но иного рода...
Европа
Vilich-Müldorf (по поводу стрижки газонов)
Лютни, яркие костюмы, сочный виноград...
Деметра
Нa смерть поэта
Все города, что видены -- во сне...
Sua Sponte
Не называй себя распятым...
Стихи о Рио
Беспамятство. Суббота. Тишина...
Подушка
Студент
Кошачьей лапкой прикоснусь к твоей руке...
Твои глаза, как черные оливы...
Венок сонетов из Нового Света
Кровосмесительная связь... Ах, сын Адама...
Ночь в хлеву
Пусть, живописец, ты в экстазе...
***
На чужой заупокойной тризне
Я сижу в безмолвии прохладном.
Все. Прошло. Живем другие жизни,
В прежних тихо умерев. И ладно.Уходя, как из варягов в греки,
Лишь одно преследую желанье:
В памяти мирской навеки
О себе стереть воспоминанье.Но случились у безумца дети;
Не бежать посмертной смутной славы.
Кто я сам в прозрачном лунном свете?
Сребролюбец, фетишист лукавый.
***
Avant, après... Какая скука,
В прошедшем -- все одновременно,
Все равноправно, неизменно,
Привычно -- встреча и разлука.Забыть похожесть в ту ж минуту,
Пока еще свежи чернила,
И память жертвенно явила,
Как новость, пламенную смуту.Рассказ мутя неторопливый,
Вневременные переливы
Резвятся в сумрачной игре:
Нелепые avant, après...
Тебе, дарившему так щедро, --ВЕНЕЦИЯ
Нечаянный ответный дар.
Его навеяла вода,
Солоноватый привкус ветра
И та прозрачная печаль,
Которой новизну встречаешь:
Случится то, чего не чаешь,
О чем боялся и мечтать,
И знаешь -- даже меньше знал,
Чем самому тебе казалось.
Да и теперь -- такая малость...
Но что за божья благодать,
Поправ плебейские заботы,
Словесных откровений ждать,
Любви и светлых поворотов
В уме и, скажем так, судьбе.
Тебе.
1. Аqua
Вода и сумрак. Вещая вода
Лелеет отражения развалин.
Здесь тело не бывало никогда,
А души, кажется, бывали.Дай телу толику безделья,
Уму -- немножечко труда.
Познай блаженное веселье
Вперед стыда.Обиды, страхи и сомненья --
Все в воду, благо все -- вода.
Узнай же чувство просветленья
Вперед стыда.Постигни тонкое искусство
Чужие видеть города.
Узнай, узнай другие чувства
Вперед стыда.
2. Лидо
Вы видите крыши изысканных вилл,
Летящую тень от повозки...
Как странно и сладко, что Бог не забыл
И этой тончайшей полоски.И кто-то до нас уже видел и знал,
В полдневном дыхании бриза,
У пристани лодки и узкий канал --
Расплату за грешную близость,И бронзу, и мрамор, и свежесть травы,
Пролив, веницейские виды.
Мой милый, так что же припомнили Вы
Однажды, гуляя по Лидо?Все тени и впадины глаз замечал.
Стоявший беспечно и гордо
Казался мучительно-новый причал
Насмешкой Великого Лорда.
3. Гетто
... Venezia, mia Benedetta! —
Вопят купцы под золотым дождем.
Мы ж каждый вечер к грязи, в Гетто,
К себе домой идем.У нас в крови живет воспоминанье
О дивном городе, о ласковой земле.
А здесь? -- одно позорное названье
Приобрели в обманчивом тепле.Вам грязен наш монетный труд,
Ваш Бог и ваш мессия с вами.
Услышишь стук -- опять идут,
Известно -- не волхвы с дарами.Им золото (себе оставь-ка медь!)
Подать в ближайший понедельник.
Еврей! Побойся умереть!
Католики! Побойтесь денег!Вам падре скажет, что монета -- тлен.
Покаетесь и Страшный Суд не страшен.
Но наше золото сияет с ваших стен
И ваши совершенства -- с наших.В молельнях -- лики по стенам,
Но в суете узришь ли Бога?
Мы — сатана для всех, и нам —
Беда и новая дорога.Везде чужой, народ опальный,
Мы, по привычке, чутко спим.
Нам снится голубой, хрустальный,
Единственный Йерусалим.
4. Cimetere
... А кладбище — вдали от суеты,
На острове, обнесенном стеною.
Стена, стена, зачем скрываешь ты
То, что и так обходят стороною?Как в неприступной крепости — стена —
Не нужно, слишком рано, не стремитесь.
И та дорога, где не видно дна,
Не просит крови, влагою насытясь.Не обходимо, не разрешено
Ни темною водой, ни провиденьем,
Не исчерпать могильное вино
Веслом, стаканом или вдохновеньем.Что ж, путник, отплывающий не вдаль,
Не утаишь последнего подарка.
Монетой звонкой оплати печаль,
Кто твой Харон: Джованни или Марко?
5. Венеция нечаянная
Сияй, нечаянная радость!
Гляжу, пасясь в твоих стадах,
Как боги раздают награды
За жизнь в великих городах.Утешась блеском песнопенья
И ренессансного стекла,
Ищу чужого отраженья
В твоих прозрачных зеркалах.Оконный переплет старинный
Темнится траурным свинцом.
С большой запомнится картины
Одно тревожное лицо.
6. Venezia camerata
Найти б минуту для слезы прощенья
На этой, в воду канувшей, звезде.
Печально замечать начало тленья,
Но, к счастью, мрамор не чернеет здесь.
На древних стенах — свежая побелка,
И медь позеленевшая — воде
Наследница, не золота подделка.Разглядывая в солнечном движеньи
Ажурные следы иных времен,
Возможно ль не поддаться искушенью
Увидеть праздник иль бездонный сон
В гостях у вечной пленницы капризной.
И маленькая площадь из окон
Глядит с ленивой укоризной.
7. Старушка
Старушка, от сирокко оживись!
В каскады кружев спрячь свои морщины.
Светлейшие в любви тебе клялись,
В любви прелестной — нежной и старинной.Ах, королева, в неземную высь
Досель возносишь ты сердца любимых.
На карнавале вновь звездой явись,
Надень опалы, перлы и рубины.Не бойся посмотреться в зеркала,
Становишься ты царственней и строже...
Но пронеслась весенняя грозаИ ты грустишь, что молодость ушла.
Из глаз твоих, алмазов всех дороже, —
Хрусталь Вселенной, чистая слеза.
8. Венеция парадная
Из изумрудно–царственной воды
Венерою Венеция явилась.
Распространи же ангельскую милость,
Души заблудшей нежный поводырь.Златых дворцов закатные следы
В который раз в каналах растворились,
И на дыбы четверка коней взвилась,
Раскинув вольно медные бразды.Не песни гондольеров — фортепьяно
Звучит из–за жемчужного тумана.
И пряной ночью, пролитой до дна,
На площадь, чьи портреты столь несхожи,
Крылатым львом спустится тишина...
Весна. Венеция. Палаццо дожей.1994
***Пьяной горечью Фалерна
Чашу мне наполни, мальчик...
Пушкин
Распорядок жизни поднебесной
Пестротой сомнительной взволнован.
Этот день — не будний, не воскресный,
А какой–то неизбывно новый.Ни к чему заветные желанья,
Их и нет. Что, старцы, в вашей воле?
У слепых истоков мирозданья
Колесо вращается от боли.Так и ты, играя легкой буквой,
Не бежишь привычного удела.
Входишь в дом и видишь — портит утварь
Мальчик, раб, притворно неумелый.Наградив ленивца славной взбучкой,
Видишь двор и пруд, плетень обвислый,
Амфору с обломанною ручкой,
Где вино, должно, давно прокисло.
Медленный пассаж играю вяло,Вечерняя музыка
Руки непослушны, скачут ноты.
Клавиши сбиваются устало,
Режут слух ненужные длинноты.В комнате — цветы. Цветы и вещи,
Канапе иль, попросту, лежанка.
На картины лег тенек зловещий,
Завтра их сукном протрет служанка.Развевает ветерок веселый
Белый шарф, как флаг, на парапете.
Каждый вечер я играю соло,
Чтобы иногда сыграть в дуэте.Повторяю пьесы по порядку,
Вторит лишь сверчок, приятель храбрый.
Освещая нотную тетрадку,
Оплывают воском канделябры.
Геттинген
1.Не отвлекаясь, молча, ненароком,
На срезе незлопамятного дня,
Профессор старый с застекленным оком
Критически взирает на меня.
Иду рассеянно и как–то боком,
Ни теорем, ни следствий не любя.
Не в оправданье равнодушным строкам
Я замечаю город и себя.
Но веет легкой затхлостью из спален —
Дешевый дом учености не рад.
Весенний день притворно нереален
Как мудрость, возведенная в квадрат.2.
Рассыпь свои ряды, как барабанщик — дробь,
Уверься в праздности и лености упреков.
Храни задумчивость своих профессоров.
Причастность вечному — безрадостная страсть.
Как мудрость в Лету канувших уроков
В тишайшем имеми твоем отозвалась!
Рассей толпу зевак и пестуй безразличных
В домах причудливых и буднично приличных,
Как в реформистской кирхе, — не со стен —
Из воздуха исходит Нечто и, обезумев, хочешь перемен.
Уходит все. Что вечно? Имя? Геттинген?
***
Сколько страсти — но иного рода —
Из пунцовых пролито чернил!
Оживились рабские народы,
Кто–то в них сомненье заронил.
Нет иных занятий у природы,
Как губить мирские огороды
Да вершить себя по мере сил.В старых книгах, как в ларцах хрустальных,
Отголоски, тени, города.
Прикоснись — погрязнешь в идеальном
Иль (что то же!) сгинешь от стыда.
Этого ль хотел, в трудах похвальных,
Не заботясь о делах астральных,
Пастырь, выпасающий стада.
1.Европа
Прапрадед Зевс небрежно обратил
На деву взор и похотью минутной
Зарделся взор. Как девы безрассудны!
Был яркий день, и Гелиос светил.Царевна, неразумности плодов
Не скроешь. В Финикии — горе,
Разнесся слух о бедном Агеноре.
...А братьям не найти ее следов.2.
Царевна! Бог беспол и молчалив,
Пророков ниспослал в другие страны
В иные времена. В тени олив
Псалмы сменили гимны, за псалмамиПоются гимны вновь. И нет конца
Премудростям, печалям, откровеньям.
Черты когда–то юного лица
Еще прекрасны. Но воображеньеМорщин прибавит, страсти не вернет
И замечаешь, как твои догадки
Плоть обретя, торопят свой черед.
Тогда же и печаль казалась сладкой.Уж растеряв усталую любовь,
Ты исчезаешь в глубине бездонной
И из каких морей восстанешь вновь,
Божественная внучка Посейдона?3.
Не принимай отверженных детей,
Твои объятья слабы и холодны,
Леса безжизненны, поля — почти бесплодны
И роковых уж не таишь страстей.Старушке — гости в тягость, ведь она
Естественна и благородна. Всуе
Даров не расточая, «Аллилуйя»
Над пришлым не пропой, жена.
Vilich-Müldorf
(по поводу стрижки газонов)1.Сосед стрижет газон. Чужая свежесть,
Непрошеная, ворвалась в окно.
Жужжит машинка и бесстыдно режет
Живые стебли. Как тогда, давно,
Припомнишь: «Пахнет сеном над лугами».
Не над лугами — в городской черте.
Сосед природу познает ногами,
Я наблюдаю в наглой простоте.Мне дела нет до этого занятья,
Но, все ж, натура отчасти милей.
Не о фасонах, о цене на платья
Подумаешь — должно уже теплей
Становится. Сосед теперь покурит,
Кряхтя, продолжит. Оба с ним давно
Все понимаем. Он приличный бюргер.
Я — чужеземец, странник... Все одно...2.
Деревня со счастливым гороскопом.
Простая дева втянута в разврат
Политики, и все крестьяне скопом
Сменили званье: как же, ныне Stadt.
И не простой — почти что пуп Европы,
Когда с Европы грубо платье снять.
Чтоб танцевать веселые галопы,
Дофин и регент царствуют опять.Теперь кипят валюты и туристы
В новейшем медно–каменном котле.
Все так пристойно, так светло и чисто.
Была одна... умчалась на метле.
Кухарке в госпожу преобразиться —
Естественно. Монету соберем.
Лелея взоры, милая девица
Мигает нежным красным фонарем.3.
В нелепых поисках немецкой тайны
Я чувствую приверженность земле
Любой и всякой. Радостно случайны
Все наблюденья. Приторный елей
Из уст медоточивых истекает.
Снадобьем мажу память крестных ран.
И как–то неуверенно взирает
Единый бог настырных лютеран.Им напрочь не дарована небрежность:
Уж если белишь, так бели ровней!
И чья–нибудь стихийная безбрежность
Низведена до уровня затей
Бумажных, в толстый переплет зашита,
Где буквы только немец разберет.
В привычном месте не заметив сита,
Хозяйка от досады обомрет.4.
Где мельница? Сто лет, как умер мельник.
Да, впрочем, я не жажду преуспеть
В сих поисках. Возможно был отшельник
И мизантроп. Не веря людям, медь
Предвидел в золоте и, без сомненья,
В пределах местности слыл богачом.
Но мельницы подвержены горенью
И тленью. Стены битым кирпичомСтановятся. И вздохи так нелепы,
Как в ощущеньи ветреного дня
Мечтания о чем–то там из репы.
У нас сказали б: крепкий середняк.
Но нас немного, и «у нас» — пустыня.
Слова рассудочны, увы–увы.
Мы сделаны достаточно глухими,
Чтоб слышать плач, под лезвием, травы.16 мая 1995, Бонн
***
Лютни, яркие костюмы, сочный виноград...
Из–под черной полумаски чьи глаза блестят?
Кто ты? — юная красотка или смелый паж?
Этот рыцарь бессловесный — чей–то верный страж.
Жемчуга, что неподдельны, таинство свечей...
Дни холодны и бесцельны, ночи горячей.
Деметра
1. (Деметре и Иасиону — Зевс)Вот поле трижды вспахано... Взгляни!
Грязны твои, распутница, колени!
О, как могла позволить прикоснуться
К себе — ему! Он сын мой или враг?
Поток страстей безудержно блудливых
Тебя — сестру, наложницу толкнул
В презренные объятья. А сынок?
Как их родство смущает и наследье!
Нектар вскружил им головы, и высший
Из всех богов я лишь карать могу,
Несчастья не умея отвратить.
Любви предавшись с грешною богиней,
Не думай, что коснулся Божества.
Так что ж, сынок, моих ты хочешь молний?
Возьми...2. (Кора)
Семь зернышек граната... Красный цвет —
Тартара сладость. Истекает кровью
На пищу мертвых траурный запрет.
Богиня! Не прибегши к сквернословью,Пропажу не вернуть. О, не всегда
Всесильны боги. Все решает случай.
Божественный ребенок, как отдать
Тебя? Туда? Ах, брат... Ах, Зевс могучий...Да, не исчезла — брату отдана...
Похищена! Божественные братья,
Стихии разделившие, ясна ль
Вам сила материнского проклятья?Зевес могучий! Мало ль дочерей
Ты породил в тени верховной власти.
Но мне мою, одну, верни скорей!
Божественность не скроет от напасти.Закон есть порождение властей,
Печали — порождение закона.
Крик матери, теряющей детей:
Дитя, дитя! Ах, Кора, Персефона...
По праву юношеской дружбы —I
Другой, пожалуй, не бывает —
Его надрывно вспоминает
Всяк, с кем он пьянствовал, бывало,
И с кем болтал о сем — о том:
О сложном, т.е., о простом,
С кем, обсуждая дам прекрасных,
Порою глупых и опасных,
Он не смущался пред судьбой,
Еще не быв собой.
Тот знак, в котором он сознался,
На гладко-белое чело
Уже возмездие несло.
Где прочий каялся-боялся,
Он молча страждал и сражался.
...Довольно платят ли за службу,
Что в отгороженных ночах
И разговоры о врачах —
По праву юношеской дружбы.
Жизнь — избранным, а смерть — для всех.II
Но как же, Господи, доступны
Мы всем чиновникам, преступным
Своим разбойным ремеслом,
Таможням, консульствам и войску,
Соседям, что к тебе по-свойски,
И разговорам за столом
О том - о сем.Теперь — о, счастье! — не сосед,
Не полисмен и не сиделка...
И не покажется, что мелко
Стеченье бед.
И можно обо всем сказать,
Но, гипс - долой, не надо слепка.
Извольте сокрушаться крепко,
Но не в глаза.В своем дому почил поэт.
Живущим - мерные стенанья
И мысли, что воспоминанье
Есть тоже свет.
Остывший мир тяни, как с блюдца.
Успев к успеху прикоснуться,
Познаешь свой успех.
Жизнь — избранным, а смерть — для всех.
III
Резон преследуют земной,
Сменяя новую Пальмиру
На смутный новый Вавилон.
Дома, асфальт, кипенье мира,
Какая-то еще квартира
И он.Преследуют иные лица
Резон безудержно земной.
Но, ах, об этом - не со мной.
И зябко так листать страницы
Успевшей огрубеть рукой,
Где пробензиненные птицы
Над океаном - не рекой.
О, вздорный новый Амстердам:
Довольно и вина, и дам,
Но где покой?
IV
Silentium! Но нет, поем:
Вот скепсис (Отойди, лукавый!),
Осколки негрядущей славы
Вслед за житейским забытьем
С неутоляющим питьем,
Не избавляющим от жажды.
Но наступает вечер каждый,
Что стоит двух.
Я не грущу. Ко мне однажды
Явился дух.14 февраля 1996, БоннВсе города, что видены — во сне...***
Колонны, след какой–то анфилады,
Мосты, дворцы, балконы, балюстрады —
Известны мне и вечно новы мне.
Как в городах, в бессонницу, зимой,
Привычно одиночество. Одно
Оно и тешит радостью земной.
И Парки где моей веретено,
Прядет она, иль только тихо дремлет?
Я чувствую ее сквозь щель в стекле.
Я вижу смысл вещей, когда во мгле
Сладчайший сон, объемля, не приемлет.
Sua Sponte
Проклятье рода. Из незрячих глаз — не мнеI
Ловить пророчества в печали бессловесной.
Не мне — приветствовать глухое забытье.
Вот в этом кошеле, на кожаном ремне,
Сменило золото куски лепешки пресной.
Справляю римский пир во здравие свое.Склоняюсь к памяти. У мраморного домаII
Приветствую тебя, унылый поздний дух.
Но отзывается, нарушив шепот звездный,
Патрицианка, что едва со мной знакома.
Еще мгновение. Печаль развеет в пух
Вечерний ветерок, настойчиво морозный.Измены, мальчик, не познав, не проживешь.III
В сем мире место есть рассудку и гордыне,
Одна лишь пустота не кончится добром.
Плебейская любовь в себе содержит ложь,
Глупеют от нее. Поэтому отныне,
Чтоб варваром не стать, играй слегка пером.Имперский пьедестал расколется бесславно.IV
Вмешательство стихий — здесь боги ни при чем.
Но завтра день я проведу, пожалуй, в храмах.
Я видел странный сон: теряя вид державный,
Прекрасные дома щербились кирпичом,
И варвар попирал в куски разбитый мрамор.Мой мальчик, разве я виновен пред тобой?V
Нам боги выбирают место, где родиться,
Отцы — орудие незримых. Ты любим
Изменчивой, доныне — ласковой судьбой.
Но мир не так велик. Пусть мягче нрав провинций,
В них жить не сможешь ты, поскольку видел Рим.Мне говорили, обо мне уже преданьяVI
Рассказывает чернь, припомнив, как при всех
Я рисковал своей последней деревенькой.
Авгур мне не простил, что, вопреки гаданью,
Я выиграл тогда. И я познал успех.
Большие почести. Весьма большие деньги.
Не называй себя распятым.***
Все тяжелей.
Получишь деготь в час расплаты,
А не елей.Распорядись же сим наследством
По праву дня.
Старайся, пусть и не по средствам,
Себя кляня,Прожить, чтоб видеть мать старушкой
И пасть на грудь.
Рожден слугою и игрушкой.
Не обессудь.
1.СТИХИ О РИО
Гонцов послав из дали бестелесной,
Торопит рок: «Бери меня, бери!»
И мучает беспамятством словесным
До утренней тропической зари.Как будто в новом нет очарованья,
Я у прошедего беру взаймы.
Спокойные прохладные признанья
Тревожны мне в преддверии зимы.Вот, кажется, и угадалось слово...
Но нет, ошибка, оторопь одна.
И с неба непомерно голубого
Глядит незаходящая луна.2.
Экзотики холод, неспешность во взоре —
Тропических зим неприятен набег.
Но в городе странном, где горы и море —
Всего лишь деталь в драгоценном уборе,
Хотелось бы сгинуть, исчезнуть навек.Дитя–нувориш, чьи одежки в заплатах,
Чьи смуглые ручки наивно грязны,
Но мысли вспарили над серостью крыш,
Так будь же блажен остроглазый малыш,
Увидеть сумевший пришельцев крылатых,
Что вовсе не всем были ясно видны.3.
(Корковадо в тумане)
Насколько праздны наши цели,
Судить возможно лишь Ему.
Взошли, явились, прилетели...
О, горе жалкому уму!Но ощущаем и в изгнаньи:
Из сфер, что слишком высоки,
Распростираются в тумане
Невидимые две руки.Здесь высота еще закрыта,
Но Град уже не различим,
И все неясно, все размыто.
Впиваем, властвуем, молчим,Сиротствуем, но — Божьи дети!
Ужель святая простота?
И очутились в Новом Свете
И не увидели Христа.Мы что–то смутно постигаем,
В чем ни начала, ни конца.
А Он стоит, непознаваем,
Не открывающий лица.4.
Город, ставший вечной тоской,
Столбики зданий жмутся к горам.
Скалы, деревья в дымке такой
Густой, неподвластной приморским ветрам.Хочет пропасть любая живая деталь.
Город и горы — их разлучу невпопад.
даль, что в тумане, пожалуй, — честнейшая даль.
Хочешь, не хочешь, бормочешь: не город, а Град.Неправильных лиц вряд ли меньше, чем правильных лиц.
Закон есть закон: став рабом, порождаешь раба.
Ветер, гоняющий флаги газетных страниц,
В чуткие уши нашепчет: Смиритесь, судьба.Сиянье и святость — вот признаки, с коими мне
Соотносить зеленеющий тайнами рок.
Я не язычник, но как не молиться луне,
Огромной и круглой как именинный пирог.Впрочем, она не видна, как не виден горы
Кругло–наклонный абрис, острова, корабли.
До этой тишайшей кокосово–праздной поры
Удалось же как–то дожить... Точно крылья несли...5.
Пусть тяжело приправлять новизной простоту,
Жажду принять с неизменной смиренной отвагой
Храмовый кратер, впитавший, как минимум, ту
Первостепенную первосвященничью благость.Город, призвавший певца,
Я не в силах, я просто боюсь.
Вещие песни пропеть я имею ли право?
Что же в ответ? — О тебе я особо пекусь,
Что ни споешь — это миг, это только забава.Город, тебя слишком много
И мне и тебе самому.
Город, поверь, слишком много.
Я не хочу уезжать, только руки зажму
В горсти пустые, неслышно всплакнув пред дорогой.В рамки упрятанный смысл не подвигнет меня
Отворотить естество от служенья.
Город, гитарной струною призывно звеня,
Аккомпанирует грустному позднему пенью.Город, прими остывающий слог.
Скоро покину тебя, слишком скоро.
Город, живи, да хранит тебя Бог.
Может быть, свидимся, Город...Город, прощай! Отлетаю, исчезну, не есмь,
Воздух разрежен, исполнившись всяческим вздором.
Вот отрываю себя от тебя, это злая болезнь...
Город, как больно! Ты врос в меня, Город.Июль–ноябрь 1996, Рио де ЖанейроБеспамятство. Суббота. Тишина.***
Руки не подниму. Упали рýки.
Что я припомню здесь, сейчас, одна?
Вот вам опять — иллюзия разлуки.Чернила высохли в трепещущем пере.
Сколь пролито чернил, но больше — крови.
Я открываю окна на заре,
Свободная от всех земных сословий.Что ж, нет меня? Но кто расскажет вам
Из тех, кто любит: что же в вас он любит?
Чужим внимая медленным словам,
Не забывайте: это губит, губит...
Подушка
Die Welt wird Traum, der Traum wird Welt«Жизнь — это сон», — сказали нам когда–то.Novalis
Мы в этом сне
Теряемся, как пленные солдаты
В чужой стране.«Сон — это явь, — твердили нам упорно,
Пророчеств тьма.»
Мы соглашались, в полудреме вздорной
Сходя с ума.Так и трепещем, по морям явлений
Пускаясь вплавь,
Не разбирая сквозь пучины теней,
Где сон, где явь...Рио де ЖанейроСтудент
Сциенция, что обернулась роком,
Взывает вновь: «Да здравствует школяр!»
Нет, не утерян драгоценный дар
Премудрости одолевать наскоком.Да, студиозус, к грубости своей
Присовокупив пламенную скуку,
Схоластику, честнейшую науку,
Изведаешь и бочку пива к ней.На факультете, среди черных мантий,
Ты, в сюртуке, быть может, нехорош.
Не замечая чванства наглых рож,
Ты труд ученый пишешь о Леванте.О, с пастором беседуй о земном,
Его жена — такой еще розанчик!
На площади заезжий балаганчик
Крикливо–пестрым предстает пятном.Цветочницу сменив на белошвейку,
Спешишь и к этой скорбно пасть на грудь.
Подружке завещать не позабудь
Свое наследство: циркуль и линейку.
Кошачьей лапкой прикоснусь к твоей руке,***
О, горестный, ты называешь это лаской!
И порываешься раскрасить яркой краской
Бесцветность слов, легко роняемых в тоске.Не девой розовой, но властною женой
Предстану. Что тебе? — оборотиться пажем?
Все позабыв давно, сначала все расскажем,
Не обольщаясь тихой дольней новизной.
Твои глаза, как черные оливы.***
Как в темноте загадку разгадать?
Премудрой став, тревожно–терпеливой,
Могу едва–едва тебя узнать.
Мне в новолунье хочется молчать
И ждать, как упадет лениво
На влажные балконные перила
Последняя слеза дождя.
Ах, милый...
Венок сонетов из Нового Света
Покинув вас, живительные духи,
Я память передаю бразды
Своих стремлений, что безвольно глухи,
Разнообразны, праздны и просты.Упорные о том носились слухи,
Что все однажды вышло из воды.
Печальны так и так надменно сухи
Следы былого, жалкие следы.О, Старый Свет, обитель вдохновенья,
Герой, достигший края Ойкумены,
Тебе ль победных не справлять пиров?Сквозь вязкое толпы недоуменье
Старинные притягивают стены
Того, кто жаждет царственных даров.
1. О нынешней жизни
(Попытка ностальгии)Покинув вас, живительные духи
Старинных зданий, парков, площадей,
Что слышу я? В полуоглохшем ухе
Лишь отгремевших отзвуки страстей.Что вижу я? В нерадостном гроссбухе,
Запечатлевшем ценности людей,
Приход с расходом утопают в пухе
Обмана, рабства, денежных сетей.Все, впрочем, то же: лавры, колесницы,
Вино и хлеб, и белые коты
Нам предвещают новые страницы.Но, на сегодня хватит суеты,
И лучшего не находя возницы,
Я памяти передаю бразды.
2. O памяти
Я памяти передаю бразды,
Ее сокровищ перечесть не смея.
Как в хаосе, в ней — все; не от Энея,
Так от Давида, не из пустоты.У Мнемозины — волосы седы
От горьких дум. Дарованы нам ею
Происхожденье — память Эрехтея
И вместо ног — змеиные хвосты.Но, между тем, мы дети поколенья,
А, значит, просто дети. В упоеньиРеликтовой природы превозмочь
Не в силах, во спасенье от желтухи.
Забвения не утаила ночь
Своих стремлений, что безвольно глухи.
3. О времени
Своих стремлений, что безвольно глухи,
Не скроет время. Прошлого купель
Расколота и на алтарь разрухи
Возложена. В зияющую щельПроглядывают хлебные краюхи,
Кувшин молочный, юный менестрель
И белокурой профиль молодухи.
Ах, этот взгляд... Не Рубенс — Рафаэль!Мы разбираем яркие обломки,
Злой современности блюдя посты.
Но что удержат рваные котомки?И к тем местам мерещатся мосты,
Где голоса не тихи и не громки,
Разнообразны, праздны и просты.
4. О курортниках
Разнообразны, праздны и просты
Курортников занятья. В самом деле,
Едва решишь понежиться в постели,
Ее уж стелют. Бесприютный, тыЛежишь в песке, горишь до красноты,
Бредешь назад, о, пропустить тебе ли
Занятья, что порядком надоели:
И душ, и чай, и стрижку бороды.Затем, не сомневаясь в скверном фарте,
Обходишь, орьентируясь по карте,То место, где неласковые шлюхи,
И место, где таскают кошельки.
Возможно, тут и не было реки,
Упорные о том носились слухи.
5. О еврейской традиции
Упорные о том носились слухи
(Не пропускайте стоящих вестей!)
Что Сарочку соседский грамотей...
(Готовьтесь к свадьбе, Цили и Барухи!)У ней фигурка будущей толстухи,
Что предвещает множество детей
И частые нашествия гостей,
Предчувствующих eine gute Kueche.Писание твердим усердно мы
(Проклятый гой сидит и водку хлещет!)
Про праотцов и райские сады.Раввин заезжий нам в конце зимы
Наговорил немыслимые вещи:
Что все однажды вышло из воды.
6. О красоте
Что все однажды вышло из воды,
Слыхали мы, но только Афродиту
За сим застигли. Дивные черты
За перламутром створок чуть укрыты,Но мир готов к рожденью красоты
И появленью неизбежной свиты —
Других богов сварливой череды,
Проделки чьи не могут быть забыты.Ах, почему любить ее должны
Хромой Гефест и Арес, бог войны,И все другие? Но удел старухи
Возможно ль ей, хотя бы, миновать?
И очи, что должны повелевать,
Печальны так и так надменно сухи.
7. Октавиан Август над гробом Александра
Печальны так и так надменно сухи
Виденья эти. Ласками богов
Отмечены мы оба. Что ж, таков
Удел и жребий, их же — оплеухи.Ты был как я и вряд ли мог быть в духе,
Узрев среди разбитых черепков
Озлобленные толпы дураков,
Мусолящих, с назойливостью мухи,И нежеланье наше воевать
И скорбный знак: войны не миновать.Так и воюем — не без омерзенья,
Подчинены пристрастьям простоты.
Как странно видеть: избежали тленья
Следы былого, жалкие следы.
8. О цивилизации и о варварстве
Следы былого, жалкие следы...
Хотелесь бы — следы цивилизаций —
От Реформаций и Контрреформаций,
Пожаров, бунтов, войн, другой беды,О, счастье, если ветхие холсты
(Уже они спасенье от простраций!)
Иль манускрипты, пусть без иллюстраций,
Нам остаются. Гаснущей звезды,Глумливый варвар, не заметишь света.
Наследникам печальным память этаДороже простодушья твоего.
Так вечности свершаются веленья.
Он погибал, Господь спасал его...
О, Старый Свет, обитель вдохновенья!
9. Предположительно из праистории
О, Старый Свет, обитель вдохновенья,
К истокам направляешь ты шутя.
Увы, в плену всеобщего движенья,
Был некий царь, потомство обретя,
Безмерно счастлив. Сыновей имел он
И дочь Европу, милое дитя,
Что огорчить родителя не смела.У дочери — поклонникое немало.
Пусть деве безразличен их черед,
С отказами спешить она не стала —
Ах, юноши устремлены вперед —
В предотвращенье чьей–нибудь измены
Пророчила, играя, что умрет
Герой, достигший края Ойкумены.
10. Не достигай пределов
Герой, достигший края Ойкумены,
Ты видел все, что смертному дано,
Ты все познал, но речи вдохновенной
Никто не слышал от тебя давно.Ты молчалив, печален неизменно,
Закрыта дверь, завешено окно.
К каким же высям взмыл ты дерзновенно
И на какое опускался дно?Не грохот почестей тебя тревожит,
Не вонь и копоть жертвенных костров,
Не жженье солнцем опаленной кожи.И, выгнав вон жрецов и докторов,
Колотишься в неудержимой дрожи.
Тебе ль победных не справлять пиров?
11. О городе Рио
Тебе ль победных не справлять пиров,
Благословенный град! Каких страданий
Не облегчал тропический покров?
Прозрачность многослойных очертаний,Кокосовая радость поваров,
Новейших средоточие преданий,
Эдем блудниц, бродяжек и воров,
Скопление прилично–пошлых зданий,Пусть, недозревший южный Вавилон,
Не навеваешь безмятежный сон,Но, сотворяя крестное знаменье,
Отправились и мы издалека
Тебя искать, январская река,
Сквозь вязкое толпы недоуменье.
12. Взгляд на восток
Сквозь вязкое толпы недоуменье
Он шел, лучами жаркими палим.
Ученики роптали, принужденье
Мерещилось неведомое им.Он был суров и жЕсток. Лишь знаменья
Влекли народ да глас: "Идите с ним!"
... Пески и камни, Смерть и Воскресенье,
Над всем нависший Иерусалим...В нас искушенье высшего порядка.
Как, подожженный с четырех концов,
Пылал сей город, долго быв нетленным,Слыхали мы и видели остатки.
Увы–увы, не только мудрецов
Старинные притягивают стены.
13. Об открытии Нового Света
Старинные притягивают стены
Отнюдь не всех. Владыка–Океан,
Единственный, не замечает ран,
Животворящей не жалея пены.В благодаренье преклонить колена
Не успевали те, кому был дан
Чужих земель изысканный обман,
Троянский конь. Но только без Елены.Кровосмешенье. Расовый разврат.
Ремесленник, слагающий законы.
Разверзшийся на поднебесьи ров.Но не гляди, немой Орфей, назад.
Не обойдет насмешка Персефоны
Того, кто жаждет царственных даров.
14. Об эпигонах
Того, кто жаждет царственных даров,
Обычность не прельстит. Пред нами — Фивы
И отпрыски чрезмерно горделивых,
Отверженные, эллинских дворов.Был Аргоса гостеприимный кров
Не в радость им. Воинственных порывов
Не удержав, герои торопливо
Бросали жребий. Жребий пал суров.Истории привычно повторяться,
Их сыновья, готовые сражаться,Под Фивами стоят. Ползти на брюхе,
Под градом стрел, не вышло вдругорядь,
О чем я не решаюсь повторять,
Покинув вас, живительные духи.Рио де ЖанейроКровосмесительная связь... Ах, сын Адама!***
К кому воспрянешь из золы? — к сестре, к сестре...
Святить преступный брак здесь не отыщешь храма.
А дщерь людская? — Да, но не о сей поре.Не человечья дочь — из света иль из пепла,
Из жемчуга, рубинов, утренней росы,
Прохладных сумерек, чтоб жизнью жизнь окрепла.
... Вот гребень черепаший выпал из косы...В слияньи этом — обращение к единству
Предвечному. О, чем же век не золотой?
Любовь к жене с наследным привкусом сестринства,
В слепой погоне за привычной красотой.
Hoчь в хлеву
Хор ангелов:Дева блаженная! Радость и горе сокроюттвой лик
Надежнее всех покрывал и завес.
Младенец, в коем сиянье, что от рожденья велик,
Укажет дорогу сквозь темный, запутанный лес.Дева, возрадуйся! Час горевать не пришел,
Приподымись над блаженством минут.
Мирно жующие жвачку вол и осел
Не предадут.
Мария, не слыша:
Ангел навеял чреду ослепительных снов,
Что–то я помню, а что–то ушло до поры.
Хмурый Иосиф натужно встречает волхвов,
Недоуменно глядя на святые дары.Господи! Имя Твое произнесть не дано,
В мыслях его повторяю, ужели грешна?
Ангел являлся, но как это было давно!
Чистый сосуд... О, Всевышний, земная жена...Плотник бормочет Давидов торжественныйстих,
Царских кровей, но простой человек, без затей.
Боже Всевышний, даруй же еще и других,
Обыкновенных детей.Царь иудейский, о, как угожу я царю?
Царская мать, ах, бездольней изгнанницы нет.
Позже Он вспомнит холодную эту зарю,
Эту звезду, уходящую в утренний свет.Слишком безжалостна южная эта зима,
Ветер злорадствует, снегом засыпан порог.
Холодно мне, как же, Господи, холодно мне!Женам порочным — дворцы и дома,
Пусть и лачуги. Пречистой жене —
Хлев и изгнанье. Се рок.
***Пусть, живописец, ты в экстазе,
Памяти И.Б.
Не обойтись духовным взлетом.
Взяв акварель, мешай на грязи,
Облившись потом.
Любых козлов сквозь пьяны слезы
Лови на слове.
Темперу взяв, добавь навозу,
Мешай на крови.
Не стало сил — спасайся йогой.
Звезда сияла, но погасла.
Не забывай мазут и деготь —
Ты пишешь маслом!
Запасшись зельем колдовским,
Змеиным ядом,
Тащи негодные куски
И ставь их рядом.
Всё значит всё. Коль мир прекрасен,
Неотделимо
Дерьмо от роз, разврат от рясы,
Лицо от грима.
Главой качая седовласой,
Пусть резонер канает мимо.
Иной, поди, заплывши жиром,
Исчах над златом.
А ты творишь, не по ранжиру
Ругаясь матом.