Девять записок о галстуке

 

Элина Войцеховская

 

 

 

Хорошо завязанный галстук – одно из тех явлений, которые немедленно распознаются и заставляют собой любоваться, не позволяя себя проанализировать и ничему не уча.

Оноре де Бальзак

Искусство завязывать галстук в 16 уроках[1]

 

 

Галстучные узлы, как подсказывает история, редко обнаруживаются случайно.

Томас Финк, Янг Мао

Галстучные узлы, случайные блуждания и топология[2]

 

 

 

0. Генезис

 

История по многим причинам завязана узлом и потому, в условно-топологическом смысле, являет собой кольцо, а, значит, излагать ее можно с любого места, ибо адекватного начала все равно не найти. Зато математические коннотации уместны не менее, чем исторические (в чем мы благополучно в подходящее время убедимся), философская же подоплека и вовсе во вред не станет.

Как ни парадоксально, чем проще (а, следовательно, неопределеннее) объект, тем под большее количество категорий он подпадает, и, значит, тем выше уровень обобщений и больше объемы информации, необходимые для его описания. Предмет, обозначенный в названии настоящих записок, прост до чрезвычайности – какая-то тряпичная полоска – от теоретизирования, в ущерб эмпирической описательности, никуда поэтому не деться. Да еще вот почему: честный, но простодушный автор никогда не носил галстука и даже не пытается научиться его завязывать.

 

 

1. Из чего складывается одномерность

 

Начинать же изложение придется с опровержения только что сказанного. Кто, собственно, сказал, что галстук – простая вещь? Все современные галстуки сшиты из двух, а то и трех кусков ткани. Минимальные погрешности кроя, шитья, или низкое качество ткани немедленно превращают галстук в простую тряпку. И – да, конечно – самый прекрасный по качеству галстук, если скверно его завязать, тоже превращается в тряпку.

Мнимая простота кроя, откровенная сложность ношения – семиотически галстук, хотя он одномерен и мало что способен прикрыть, следует считать наследником римской тоги, шотландского пледа, индийского сари и прочих подобных – двумерных – одеяний, не исключая русской портянки. Есть и еще одно общее свойство.

 

 

2. Вокруг шеи

 

Праздничная и будничная, бедная и богатая, летняя и зимная, сакральная и профанская – мнится, одежда, да и мода как явление, может быть проклассифицирована еще и так: естественная и неестественная. Самые простые примеры неестественных нарядов – парики и кринолины XVII – XVIII века. Естественность галстука сомнений не вызывает – раз уж дано человеку это сужение между головой и туловищем, то очень удобно накрутить на него что попадется под руку. Примеры кусков ткани, намотанных на шею, можно ожидать встретить во всех эпохах и цивилизациях, и они, действительно, там встречаются: в Египте, в Риме, в Китае и т.д. Казалось бы, мы имеем дело с вечной вещью, сопутствующей человеку с доисторических времен и претерпевающей всего лишь небольшие метаморфозы. Но не все так просто.

Нынешняя инкарнация галстука случилась в XVII веке, со всеми его барочными излишествами. Иллюстрированные истории моды, а также издания, посвященные собственно галстукам[3], без особенных ссылок на источники, излагают происхождение осовремененного предмета туалета, а заодно и его названия примерно следующим образом. После тридцатилетней войны (1618-1648) во Франции оказалось немало союзников-триумфаторов. Юный король Людовик XIV поинтересовался, что за яркие платки носят они на шеях, а доблестные воины, поняв вопрос по-своему, ответили, что они хорваты. Вскоре король-солнце обзавелся придворным завязывателем галстуков, мужской костюм – новой обязательной деталью мужского туалета, а большинство европейских языков – производными от неофранцузского «cravate».

 

 

3. Франция против Англии

 

Даже рациональный английский язык сохранил вариант «cravat» рядом со стандартным «(neck)tie». Простим англичанам эти излишества.

Прециозное умение завязывать галстук, бартовская «сила детали»[4], безусловно, имеют прямое отношение к дендизму, а, значит, к Англии. «Виндзор», «четыре в руке» и немало других галстучных узлов (к ним мы со временем вернемся) изобретены в Англии. Но все-таки роль Англии в канонизации галстука вторична. Английский шик унаследован от Франции и во Франции же апробировался.

У Лотмана читаем[5], что: «Герой Бульвера-Литтона[6] с гордостью говорит про себя, что он в Англии ''ввел накрахмаленные галстуки''», но оттачивать умение эпатировать общество упомянутый персонаж отправился все-таки во Францию.

Во Франции был написан самый известный (до недавнего времени) трактат о завязывании галсттуков, и Англии (до недавнего же времени) практически нечего было ему противопоставить.

 

 

4. Галстуки и «чайники»

 

Бальзак написал свой трактат об искусстве ношения галстука всеми известными и потребляемыми способами и пр. и пр. вовсе не по тем причинам, по которым, скажем, Дюма написал поваренную книгу, т.е. не из страстной любви к предмету. Бальзак, хоть и был плодовитым и вполне успешным автором, испытывал немалые денежные затруднения. Потому и была задумана серия популярных изданий, где, среди прочего, имелись сборники анекдотов и поэзии, а также трактаты о том, как давать званые обеды (в двенадцати уроках), о том, как никогда не обедать дома (в восьми уроках), и об искусстве платить долги и удовлетворять кредиторов (в десяти уроках). Таким образом, тема была выбрана потому, что предполагалось, что она может заинтересовать широкого читателя. Вскоре после выхода трактата для галстука настали, в буквальном смысле, черные времена.

Французская бюрократия и буржуазия эпохи Луи-Филиппа облюбовала галстук, упростила его форму, свела цветовую гамму к темным тонам. Тем самым, по мнению Франсуа Буше[7], галстуку был нанесен «coup de grâce» (т.е. он был добит из жалости; английское издание цитируемой книги изобилует остающимися без перевода французскими идиомами). Значило это, во-первых, что на месте прежней вольницы и разнообразия завелся канон и, стало быть, появилась возможность его ломать, и, во-вторых, что объект упростился до того, что стал доступным для формализаций.

Итак, канону чуть ли не двести лет, и рассуждать о том, хорош он или плох, теперь уже слишком поздно. На то и канон, чтобы принимать его как данность. Почему же галстук канонизирован, и в чем секрет его живучести? В последующих главах постараемся между делом ответить на эти вопросы.

 

 

5. Декорация и свобода

 

Если трость семиотически соответствует отсутствующему мечу, то галстук – щиту и прочим доспехам. В частности, галстук играет примерно ту роль, которую некогда играли гербы.

Это объясняет, почему именно галстук стал символом современного мужского костюма. (Следует оговориться, разумеется, что галстук носили и дамы, от Луизы де Лавальер и до Патти, как минимум, Смит, через всех Жорж Санд и Марлен Дитрих, но все-таки необходимой деталью галстук является именно в мужском костюме.) Вокруг галстука тот и формировался: лацканы пиджака, воротничок и застежка рубашки – все проектировалось и канонизировалось специально под галстук. Вот простой пример: стоит заменить обычный галстук на галстук-бабочку и следом придется поменять и рубашку, и пиджак, а то и брюки. Тэффи могла писать не о воротнике, а о галстуке, и не от женского имени, а от мужского, и ничего бы не переменилось. Классический костюм, лишенный галстука, выглядит не свободно, а нелепо. Одни любят костюмы (и, следовательно, галстуки), другие их ненавидят. Изображение офисного работника с веревкой на шее вместо галстука сделалось стандартным.

Истоки любви или нелюбви к галстукам следует искать в потребности к декорации или в отсутствии такой потребности. Любая декорация в некотором смысле связана с лишениями и неудобствами: перстни мешают работать и даже играть в гольф, их не так легко стащить с припухших пальцев, для серег нужно прокалывать уши, от высоких каблуков болят ноги и т.п. Галстук в ипостаси украшения полностью вписывается в систему.

На галстуки тратится уйма времени и денег. Совсем ли впустую? Галстук, даже самый дорогой, редко являет собой ценность, которую можно завещать потомству (впрочем, галстук Людовика XVI, который тот снял, идя на гильотину, недавно был продан на аукционе за 60 тысяч евро). Время же, ежедневно разбазариваемое человечеством на завязывание галстуков, и вовсе, трудно оценить, но понятно, что речь идет об астрономических величинах.

Жалко ли этого времени? Тому, кто не любит галстуки, безусловно, да. Но завязывание галстука, вместе с бритьем -- две процедуры, неизбежные в современном городском бытии. Обе требуют пристального взгляда в зеркало, и смысл обеих – медитативная подготовка к тяготам дня. Женщина тянется к туши и помаде, мужчина – к бритвенному станку. Это стадия подготовки, катарсис. Стадия украшения, привношения излишества начинается с открывания шкатулки с драгоценностями или шкафа с галстуками. И мы переходим к проблемам выбора: разнообразие (в рамках приемлемого) фасонов, расцветок и даже узлов – одна из свобод, открывающихся за неизбежностью ношения галстука.

Тайный язык галстука известен в двух своих ипостасях: эмблематической и психологической. Первая бывает как открытой (форменные галстуки), так и тайной (галстуки-символы для посвященных). Вторая открыта почти всегда, но ее нужно уметь прочесть. Умение это не из самых мудреных и часто излагается в мужских иллюстрированных журналах (в стиле «Как определить характер человека по его галстуку: Дон-жуан, паинька, бунтарь, панк»), поэтому воспроизводить его здесь в подробностях не будем. Заметим лишь, что язык галстука сродни языку веера или, скажем, трости. Разница в том, что в нем гораздо меньше свободы. Современный галстук – стрелка, однозначно указывающая на телесный низ, но она открывается взору только если пиджак расстегнут или отсутствует.

Здесь приходим к забавному противоречию: фундаменталистский ислам, совершенно маскулинная религия, плохо относится к галстукам. Видимо, объяснение следует искать в факте, что гастук сделался не только символом мужского начала, но и символом Запада. Действительно: незнание своих корней, неумение видеть старое в новом и, как следствие, склонность канонизировать непонятное – чем не резюме смысла европейской истории?

Если опять вернуться к началу европейской биографии галстука, то вот какую замечаем любопытную параллель: и во Франции, и в России галстук появился с легкой монаршей руки. Именно с легкой, если не с легковесной, несмотря на корпулентность одного монарха и физическую мощь другого. Насаждение нового обычая без понимания его истоков в обоих случаях значило конец традиционного уклада жизни и пророчило будущие социальные бури. Петра, понятно, смутил ветер с запада. Что же касается Людовика XIV, то не своими ли (вернее, придворного завязывальщика) руками, обкручивая шею яркой тряпицей, обрек он собственного потомка на гильотину, а Европу (с примкнувшей Россией) – на череду войн и прочих катаклизмов? Монархистам в этом месте следует горестно пожать плечами. Тех же, кто сочтет беглое жонглирование столь крупными историческими блоками легкомысленным, отошлем хотя бы к теории осевого времени[8] как к каноническому примеру подобного подхода. Ссылаться на Шпенглера[9] -- еще один классический образец монументального исторического письма -- увы, вряд ли возможно, ибо в таком случае придется, блюдя последовательность, исключить из рассмотрения Россию.

 

 

6. Русско-немецкий след.

 

Если верить этимологическим словарям (а все они утверждают, примерно, одно и тоже – возможно, не без влияния Фасмера[10]) слово «галстук» появилось в русском языке в петровскую эпоху, происходя скорее из голландского «halsdoek», чем из немецкого «Halstuch».

Здесь история совершает парочку забавных сальто, оба вполне vivace. Во-первых, галстук, пришедший в Западную Европу из славянской страны, вернулся в другую славянскую страну. Во-вторых, слово, вошедшее в русский язык из голландского и немецкого, ныне, в разбираемом контексте, отсутствует в этих языках: по-немецки «галстук» -- «Krawatte», по голландски – «(strop)das». В третьих, Германия (о которой пока не заходило речи, потому что не было для этого оснований) легко, на русской, в буквальном смысле, шее, въехала в летописуемую историю мужского гламура.

Были ли галстуки (или их прототипы) в допетровское время? Пожалуй нет, ибо... место было уже занято бородой. Попутно приходим к забавному физиологическому выводу: помимо прочего галстук служит заменой бороде и какие-то аналоги галстука нужно искать, скорее, в цивилизациях, где бороду принято было брить.

Далее. Прорубание окна в Европу хронологически совпадает с утверждением галстука в качестве необходимого атрибута мужского костюма. Тем галстук подобен барокко или, положим, югендштилю – все они вошли в русскую культуру практически без опоздания, одновременно со своим появлением на Западе. Вывод же из этого можно сделать такой: в то время, как усвоенная с опозданием культура постмодернистична для России[11], галстук для нее естествен, поскольку «возрасты» галстука в России и вне ее совпадают. И тут же выплывает иллюзия вечности галстука: русская история гораздо более концентрированна, чем западная. И, как водится, по любому частному поводу русские склонны дописывать в мировую историю новые (или сходящие за таковые) главы.

 

 

 

7. Как повяжешь галстук

 

Изобретение, конечно, вовсе не русское: пионерский галстук с точностью до цвета воспроизводит скаутский... шейный платок.

В 2007 г. в Англии отмечалось столетие скаутского движения. Уже в 1909 г. первая скаутская организация появилась в России. Таким образом, имеем прямую преемственность как лозунгов, так и атрибутики, выдаваемую за новизну, подобно прочим, «взрослым» деталям советской иконографии. Если русская культура имеет постмодернистский характер, то коммунизм, с просвещенной точки зрения являет собой постмодернизм вдвойне, с непросвещенной же – вполне сойдет за новизну.

Перенята ли коммунистическая атрибутика от масонов, нет ли – толпе это решительно безразлично, хотя некоторые совпадения не могут не умилять. Смешное жаргонное название пионерского галстука, пожалуй, уже не знакомое тем, кто оказался свободен от этого аттрибута – «селедка» -- забавным образом дублирует спорную идею о том, что галстук символизирует рыбу, символизирующую, в свою очередь, Христа[12].

Почему этот откровенный шейный платок назван все-таки галстуком? Можно домыслить, что слово «платок» с коммунистической точки зрения звучало несколько уничижительно. Следующий вопрос: откуда именно такая форма галстука? Если только речь не идет о минимальной практичности, слепом следовании скаутским традициям и простоте завяывания (или зажимания зажимом, как в скаутском и ранне-пионерском вариантах), мы затрудняемся ответить на этот вопрос.

Как бы то ни было, классический галстук, тоже имеет скрытую треугольную структуру, в чем мы сейчас убедимся.

 

 

 

8. Галстуки и математика

 

Англия сумела отыграться за галстучное первородство Франции, дав миру такой трактат, какого он еще не знал: галстуки исчерпывающе описаны с математической точки зрения. При этом стандартные подводные камни обойдены удивительно ловким образом.

Лотман, приводя пример того, как текст формирует аудиторию, излагает следующую историю: «Рассказывают анекдотическое происшествие из биографии известного математика П.Л. Чебышёва. На лекцию ученого, посвященную математической задаче раскройки ткани, явилась непредусмотренная публика: портные, модельеры, модные барыни и проч. Однако первая же фраза лектора: «Предположим для простоты, что человеческое тело имеет форму шара» — обратила их в бегство. В зале остались лишь математики, которые не находили в таком начале ничего удивительного. Текст «отобрал» себе аудиторию, создав ее по образу и подобию своему.»[13] Лотман предвзято расставляет знаковые акценты. Приводимая выше история известна в математическом фольклоре, скорее, как пример простодушия большого ученого.

Кембриджские физики Томас Финк и Янг Мао счастливо избегают крайностей в духе Бальзака (работа на аудиторию) и Чебышёва (полное игнорирование аудитории): сохраняя достойную степень абстрактности, трактат остается вполне доступным.

В 1999 году, в престижном естествоведческом журнале Nature[14], Финк и Мао публикуют математическую теорию «эстетических галстучных узлов». Заметив, что при завязывании галстука на каждом шаге выполняется одно из шести возможных движений, Финк и Мао сопоставили каждому узлу «случайное блуждание» на треугольной решетке.

 

 

Треугольная решетка

 

(Та же треугольная решетка, к слову, используется и для математического описания традиционных кельтских узловых орнаментов[15].)

Не всякое «блуждание» по решетке соответствует галстучному узлу; должны выполняться некие естественные условия, но, за невозможностью вдаваться в детали, отошлем заинтересованного читателя к тексту разбираемой статьи[16]. Далее, Финк и Мао вводят точную количественную меру «эстетичности» узла, которая отражает его «симметричность» («because asymmetric knots disrupt human bilateral symmetry», отмечают Финк и Мао), и равна разнице между количеством правых и левых движений. Узел считается полностью эстетичным если эта разница равна одному из чисел 0,1 или -1.

Разумеется, не обходится без абстракций: разбираемая теоретическая модель описывает галстуки из «бесконечно тонкой ткани». Реальные галстуки соответствуют «блужданиям» лишь с достаточно малым количеством шагов (не более 9). Финк и Мао получают 85 возможных узлов, из которых, однако, только 10 полностью удовлетворяют требованию эстетичности. По утверждению Финка и Мао, 4 из последних были известны и до них (пожалуй, число занижено), а 6 оставшихся открыты ими.

Вторая заметка Финка и Мао на эту же тему была опубликована в журнале Physica[17]. Позже они издали популярную книгу[18] об открытых ими галстучных узлах, которая стала бестселлером и переведена на 9 языков, включая русский[19].

Кажется, новые исследования в этом направлении не производятся, что и неудивительно: труд выглядит настолько исчерпывающим, что трудно себе представить возможность нового прогресса. С практической же точки зрения, трудно себе представить, что в обозримом будущем человечество способно отказаться от галстука. Войны, включая две мировые, и революции, включая хиппи-революцию, так и не смогли справиться с галстуком. Кажется, мы так и не смогли выяснить причины этого. Возможно, ответ заключен в самом вопросе: традиция жива, пока не начинаешь слишком интенсивно подкапываться к ее истокам.